Тем, кто бьёт своих детей, посвящается

Ко мне, как психологу по второму образованию, часто обращаются с вопросом: не работаю ли я с детьми?

Недавно я проходила курс массажа спины. И даже там меня постигла очередная малоприятная встреча с «потенциальной клиенткой», считающей (как и 90% всех родителей), что у нее проблемы именно с ребенком, а не со своей головой.

Предтечей вышеупомянутой встречи послужил тот факт, что моя массажистка, как истинный экстраверт, упорно трудясь над моим давным давно требующим интенсивного массажа телом, осведомилась о сферах моих компетенций и выясняла, что я не просто юрист, но ещё и психолог.

На протяжении ряда сеансов, совмещая массаж с излияниями о трагичности своей личной жизни (как вы понимаете, расслабиться на таком массаже мне ни разу не удалось) и получив от меня нечто для себя полезное, и, по видимому, сделав вывод, что я всё-таки что-то петрю в психологии, она без какого-либо согласования со мной отрекомендовала меня всем кому можно и не надо.

Сарафанное радио быстро сработало. Придя на очередной сеанс, и по обыкновению встретив в предбаннике уже привычный для меня образ мамаши с малолетним сыном, которые обычно шли по очереди после меня, тучная дама, выглядевшая лет на десять старше своего истинного возраста, решилась таки обратиться ко мне со своим «горем».

Коротко уточнив, действительно ли я психолог, без каких-либо прелюдий, она посетовала, что совершенно не справляется со своим пятилетним сыном и ровным счётом не знает, к каким ещё мерам можно ей прибегнуть, чтобы укротить его якобы неподступный нрав и неукротимый характер.

Ростом она была на голову ниже меня. Вид имела неопрятный, разбитной. Жалуясь на единственного отпрыска своим грубым, имеющим мужские черты, голосом, она держала за худую ручонку свое совершенно забитое, в прямом смысле этого слова, чадо.

Мальчик был полностью оторван от реальности и погружен в свой крохотный мирок. Он был весь зажат, отчего казался ещё худее. Глаза его неестественно блестели. Больше всего он напоминал мне запуганного зверька. В свои пять с небольшим он выглядел подавленным и истерзанным жизнью настолько, будто прошел несколько мировых войн рядовым солдатом. Который неоднократно горел, тонул, был расстрелян, но при всем при этом, отчего то всё-таки остался жив.

Практически не вслушиваясь в жалобы «многострадальной» матери, я не сводила глаз с ее отпрыска. По большому счету, мне не надо было даже вникать в суть ее инсинуаций. Истинная картина происходящего мне была отчётливо ясна.

Переведя свой пристальный взгляд с юнца, который больше встревожил его мать, чем его самого, на мгновение я погрузилась в свои мысли.

Буквально прочувствовав физически боль от тех ударов и шлепков, которым без сомнений подвергался ребенок, имеющий, как мне показалось, весьма смутное представление о материнской ласке и нежности (если вообще знал, что это такое), я стиснула зубы.

Что-то  мне подсказывало, что у этого мальчика устойчивость к ударам выработалась давно. И не на каждый болевой импульс он обратит внимание. Ибо выработал высокий болевой порог на фоне регулярных экзекуций.

«Наш народ это битые дети. И самое страшное, что явление это является нормой», — с горечью подумала я про себя.

Наконец, шум «душещипательной» речи стих. Чувствуя, что пауза затянулась и от меня чего-то ждут, я подняла голову.

— Так что же вы хотите? — уточнила я, стараясь не смотреть в лицо этой даме.

— Ну как что? Я хочу, чтоб вы пообщались с моим сыном, он абсолютно не управляемый, я его уже так бью порой, что аж у самой сердце заходится. Уж и не знаю, что мне с ним делать.

Услышав подтверждение своих мыслей о том, что паренёк действительно битый — перебитый, я резко впьявилась в глаза этому изуверу в женском теле. Она умолкла на полуслове.

«Надо же! Про сердце заговорила. Как часто я слышу подобное от людей, у которых сердце в озвученном этой особой контексте отсутствует напрочь», — промелькнуло у меня в голове.

— Вас били в детстве? — спросила я, еле сдерживая пламя, которое так и хотело вырваться у меня из горла, как у огнедышащего дракона, и испепелить ее до тла.

— Ну всякое бывало… Бывало, что и попадало, — уже не так смело и даже с каким-то испуганным видом, вымолвила она.

— Видимо мало вас били, — заключила я. — Легко бить того, кто не может дать сдачи, не так ли? — прокручивая сцену того, как будет гореть в аду это абсолютно бессердечное существо, добавила я.

— Вы знаете, вас, видимо, не предупредили. Я не работаю с детьми. По моему глубокому убеждению, исправлять надо не детей, исправлять надо их родителей. Но раз уж вы так страстно хотите попасть ко мне на прием, я вам не откажу. Только приходите сами. Без сына. И возьмите с собой солдатский ремень. Непременно с пряжкой. Мы с вами поиграем в одну игру. Я буду вами, а вы будете в роли вашего ребенка. Только возьмите с собой что-нибудь твердое в зубы закусить. У меня, знаете ли, очень тяжёлая рука. На случай, если будете периодически терять сознание, нашатырь у меня имеется. Так что можете не беспокоиться.

Женщина опешила. Растерянно заулыбалась, пытаясь все свести на шутку.

Но я не шутила. Я выразила искреннее намерение помочь ей справиться с ее проблемами именно тем способом, который озвучила.

По видимому, заметив как белки моих глаз начали все больше багроветь, а улыбка уже почти превратилась в волчий оскал, дама, быстро ретируясь, пробормотала, что позвонит мне по номеру, который дала ей массажистка и договорится о дате визита.

Больше мы не виделись. И, конечно, она не позвонила.

Если вы бьете своих детей и вам нужна психологическая помощь, милости прошу к себе на прием. Только не забудьте прихватить свое орудие «любви», которым вы «сердечно» воспитываете своих детей. Можете не сомневаться, после моей терапии у вас на всю жизнь останутся «непередаваемые оЧуЧения», как у одноименного героя монолога Е.В. Петросяна. Если, конечно, живы останетесь.